Классный журнал

Телегам- канал "Отцеводство"

На дне рождения четырехлетней девочки было много всяких развлечений. Вот, например, фокусник. Он, конечно, много чего показал, а также немало чего утаил. Монетки доставал из ниоткуда (этому никто из взрослых, пришедших тоже поглазеть, не удивлялся, ибо сами в этом большие мастера), именинницу поднимал на подставке, накрытой тканью с блестками… Я-то сбоку стоял и все видел. Девочка, правда, в какой-то момент забоялась и заплакала от неожиданности, пришлось ее эвакуировать, и фокус предательски обнажился для всех.

 

Но апофеоз наступил, когда в пустой шляпе фокусника в конце концов оказался кролик. Простой вроде фокус, исполняется, говорят, редко, потому что считается избитым (не кролик, а фокус), но является при этом символом фокусничества без всяких преувеличений.

 

Так что нам, я считаю, повезло увидеть.

 

Да, смирный белый кролик оказался на столе, и робкие детские руки потянулись к нему. 

Кролик терпел, име    нинница тоже, хотя и претендовала на монополию в обладании кроликом. Она даже попросила остальных детей убрать руки от ее кролика. Дети все были старше Андреича и быстро сделали это, а он промедлил, и тогда именинница сама убрала руку мальчика с нежной густой шерсти, в которой тонули его пальцы.

 

Андреич отошел, постоял, посмотрел на кролика, который стал вдруг таким недосягаемым, и только потом заплакал.

 

Но я знал, что делать. Кролика унесли, и я проследил куда. Туда мы за ним вместе с Дашей и вышли.

 

Основной владелец кролика оказался добрым молодым человеком и давал гладить кролика, сколько хотел Андреич.

 

А тот делал это без устали, словно пытался загладить какую-то несуществующую вину перед кроликом и еще перед именинницей. Например, за то, что при всех заплакал и, может, чуть не испортил праздник. (Да нет, конечно, нет.)

 

Потом кролик (был он, кстати, какой-то непростой породы со смешной приплюснутой мордочкой) посмотрел на Андреича и решил спрятаться от него в свою коробушку, куда с удивительным проворством залез.

 

Андреич с таким же удивительным проворством его оттуда вытряхнул.

 

Тогда кролик снова скакнул, а точнее, завалился в свою коробушку, похожую то ли на раковину, то ли на корзинку (но не то и не другое).

 

Андреич понял, что это предлагается такая игра, и с восторгом принял ее. То есть он его снова вытряхнул.

 

И опять.

 

И еще раз.

 

Андреич счастливо смеялся.

 

Кролик уже не смеялся.

 

Это было уже так: кто кого.

 

И продолжалось без остановки. И силы обоих были, казалось, на исходе. Но нет. И еще раз нет.

 

Победил я. Поднял коробушку с кроликом и передал ее владельцу, силы которого (моральные, разумеется) точно были на исходе.

 

Андреич не заплакал на этот раз, лишившись кролика.

 

Просто он уже второй день повторяет с тоской:

— Банни... Банни...

 

И просто глядит на меня своими большими пронзительными глазами.

 

И вот я думаю. А может, у меня нет аллергии на кролика? Я ее что-то не заметил. И в детстве, когда у нас в какой-то момент было двадцать восемь кроликов, я за собой никакой аллергии не помню.

 

И он не зря же давно спит с двумя кроликами (есть еще поросенок и медведь в халате. И обращается он к ним ко всем сразу громко: «Дузья!»), которых зовет Биг Банни и Бейби Банни.

 

И думаю я, и думаю.

 

 

______

 

Мы обратили, конечно, внимание, что Андреич понимает толк в еде. То есть он, с одной стороны, разборчив и абы какую кашу есть не станет. С изюминкой будет. А хороший изюм нынче не везде найдешь.

 

С другой стороны, чтобы оценить качество блюда, ему порой даже и пробовать не надо. Достаточно запаха.

 

Говяжьи сосиски в ресторане «Воронеж» не могут плохо пахнуть. И мини-хинкали в «Мама тута».

 

— М-м-м! — не может при этом надышаться Андреич ароматом борща дома.

 

Правда, не факт, что съест его. Но пасту с лососем в сливочном соусе, которую приготовит Даша, — непременно.

 

Но сейчас он ест сушки.

 

Еще недавно я мог с полным основанием спросить: «Ах, любите ли вы сушки так, как люблю их я?!» И легко ответить: «Нет, конечно!» Потому что нет человека, который любит сушки так, как люблю их я (впрочем, это не всякие сушки, но об этом не сейчас, нет).

 

И вот такой человек появился.

 

Андреич наткнулся на сушки случайно. Он, как обычно, подставил высокий стул к открытому холодильнику, залез на этот стул и начал высматривать добычу. Он забрал с верхней полки голубику в пластиковой упаковке, но этого ему, конечно, показалось мало. Он передвинул стул направо и открыл верхний ящик соседнего шкафа. Там он и отыскал «байанки». И все. Андреич застрял на них.

 

Теперь он ищет их везде и постоянно их ест со средней скоростью две-три баранки в час. Даже когда вообще ничего не хочет, а он чаще всего ничего и не хочет, в том числе и баранок. Вожделение, которое он испытывает к баранкам, сравнимо только с состраданием, которое он испытывает к большому белому медведю почти с Андреича ростом. Это игрушка, купленная года два назад и оцененная по достоинству им и нами только что.

 

Он, мне кажется, его даже и за игрушку не считает. Это нечто большее во всех смыслах. С ним не то что обнимаешься. Ему в грудь утыкаешься. Она для этого подходит не хуже, чем отцовская. Честно говоря, лучше.

 

Но сейчас, как говорится, не об этом. А о чем? А, о баранках.

 

Может, проблема в том, что в магазинах нет яблок «Медовый хруст», а то, что предлагается под видом него, — варварский подлог. И произошло временное замещение объекта страсти. Понять трудно. Но теперь у него в руке всегда баранка.

 

Вот он идет плавать. Подходит к воде и вопросительно смотрит на баранку в руке: как же быть-то? Нельзя же расстаться.

 

Мать ему говорит:

— Да не бойся ты, иди, я сохраню твою баранку!

 

Плавает Андреич как-то рассеянно, словно думает не о том, и это замечает даже тренер Инга.

 

Когда он понимает, что занятие закончилось, то быстро подплывает к лестнице из бассейна и поднимается прямо в ластах, хотя знает, что в них не ходят. А плавают. И где, где его баранка?! С мольбой он смотрит на мать.

 

— Мама, байанка где?! — он помнит про главное.

 

И теперь ясно, чего это он был такой рассеянный всю дорогу.

 

Баранка — это вещь, говорит его удовлетворенный теперь вид. Вещь, превратившаяся за час в музейную, я бы сказал, ценность.

 

Что не мешает, конечно, теперь громко хрустеть ею.

 

______

 

То, что сказала Алеся, оказалось толковей всего остального.

 

Это когда мы выясняли, придя на открытие ГУМ-катка на Красной площади, надо ли Андреичу надевать коньки.

 

— Ну зачем мучить человека? — доказывал я. — Он будет страдать. И тогда все будут страдать.

 

— Он же никогда не катался на коньках! — рассуждала Даша. — Он даже не понимает, как это делается.

 

Она и сама, впрочем, не так уж понимала.

 

И тут Алеся сказала:

— А вдруг он хочет?

 

Мы все уставились на Андреича. Эта мысль ведь не приходила нам в головы.

 

— Ты хочешь кататься на коньках? — спросил я у Андреича.

 

Он смущенно кивнул.

 

— А что если у него получится? — продолжала задавать неудобные вопросы Алеся.

Да, выбора не было. Даша начала шнуровать ботинки.

 

А коньки оказались просто в

еликолепные. Нам выдали хорошо наточенные Bauer двадцать шестого размера. У них были.

 

И Андреич не то что покорно, а с интересом смотрел, как ноги его заточили в странную обувь. К тому же вокруг было огромное количество людей, которые неслись куда-то, пока не на коньках, но с коньками и с номерками в руках. Дело ведь происходило в раздевалке.

 

Однако и люди эти не раздражали Андреича, чего, конечно, нельзя было сказать обо мне.

 

Более того, сидя на скамейке, пока шнуровался, Андреич начал пританцовывать руками и головой под «Кабы не было зимы», чем оказывал влияние на окружающих. Люди радовались.

 

И надо было не забыть, выйдя на улицу, взять пингвина или медведя с ручками, за которые дети держатся на льду. И это тоже было сделано.

 

Но он, конечно, валился с ног, выйдя из раздевалки. Как-то надо было объяснить ему, что это все такое.

 

— Иди, как обычно, — сказал я, крепко держа его под мышки. — Просто иди. Мы с тобой.

Не знаю, помогло ли это ему (вряд ли), но ведь он уже двигался на своих двоих коньках. Пока по земле, но все-таки так же уверенно теперь, как и в целом по жизни.

 

Да, ноги подгибались, как и без коньков пару лет назад, но он же шел и не думал расстраиваться там или тем более плакать. Нет, это ему уж даже в голову не приходило.

 

А на льду стало даже легче. Такое ощущение было, что он куда-то заскользил.

 

В этой новой обстановке он проявлял себя просто, я считаю, героически.

 

Потом его, конечно, толкнули. Он нашел в себе силы не заплакать. Нет, не так: ему было не до того, чтобы плакать.

 

Мы с медведем поддерживали его, Маша и Аня с одной стороны, я с другой, и не то что катились, а мне казалось, летели просто по Красной площади!

 

Он весь был поглощен этой новой реальностью, открывшейся для него сегодня.

 

Ведь оказывается, что можно еще и так!

 

И сколько еще всего такого найдется в удивительной этой жизни?

 

Теперь уж, после сегодняшнего, поди знай!

 

______

 

Нет, это все не просто так. Четырехлетняя Мира, недавно расставшись с Андреичем после вдохновляющего свидания размером в целый вечер, улетела в Дубай с мамой и папой и там нашла себе кого бы вы думали? Андрея Андреича. Мальчика лет шести.

 

Теперь она не расстается уже с ним. А что, имя обязывает. Я даже не удивлен. Может быть, слегка подавлен.

 

К тому же он вроде хорошо плавает. По крайней мере, у него есть очки. И он делится ими с Мирой. Он, кажется, угадывает в ней добрую девочку, без второго дна, как у некоторых. И он отвечает ей на доброту.

 

А она? Зачем же он ей, когда есть наш Андреич? Я знаю, о чем говорю. Зачем?

 

А низачем, как выясняется. Просто ей, похоже, приятно произносить время от времени:

— Андрюша, иди сюда!.. Андрюша, вода сегодня не холодная?.. Ах, холодная?.. Андрюша, я не буду, наверное, плавать…

 

И можно на время смириться с тем, что это другой Андрюша.

 

Она этого и не скрывает.

 

То есть Мира, может, и сама не желая того, использует дубайского Андрея Андреича, чтобы он напоминал ей про нашего. Про ее.

 

А вот во имя чего она раз за разом маниакально пересекает бассейн (в ширину, конечно, а не в длину), причем старается совсем не по-детски, а по-взрослому, словно сдает на норматив каэмэс, не меньше? Для чего же?

 

А вот для чего.

 

— Мама, — говорит Мира, — отправь это видео Андрюше и спроси, хорошо ли я все делаю! Ведь я классно делаю!

 

И мама отправляет, и затем Мира проходит тщательную Андрееву экспертизу. Это вижу уже я. То есть Андреич просто замирает у экрана смартфона, стараясь выловить сначала в бассейне, а потом и в мутных водах Персидского залива (а они же мутные в этих местах) все детали, все нюансы стиля, формы и содержания — и вот сам он вздыхает, кажется, с облегчением: Мира молодец! И даже большой палец пошел вверх.

 

— Гуд! — одобрительно говорит Андреич. — Свим мор!

 

То есть тренироваться и тренироваться дальше.

 

А что же дубайский Андрей Андреич? Да нет, никто его не обидит, наоборот: пусть живет, приносит пользу.

 

Так вот, выдать желаемое за действительное, польстить на пустом месте, сказать что-то не от души и не для души — нет, Андреич не смог бы себя заставить; оттого и вздыхал, считаю, с облегчением, что не был поставлен перед тяжким выбором, а мог, имел полное право похвалить Миру от души.

 

А что-то сказать надо было обязательно, ибо Мира хотела обратной связи, рассчитывала на нее, требовала, в конце концов. И отправляла свои видео просто, как говорится, пачками.

 

Она ведь отдает Андреичу многое, а на самом деле, мне так кажется, всю себя и вправе рассчитывать на обратную связь.

 

И я не знаю насчет обратной, но вот прямая связь между ними уже точно существует.

 

______

 

— Нет, — убеждают нас близкие родственники четырехлетней Миры, время препроводящей на скромном дубайском курорте. — Нет, ничего не было!

 

Шестилетний Андрей Андреич, обнаружившийся в одном из детских бассейнов, не мог стать даже временной заменой нашему Андреичу, нет!

 

— Как можно даже подумать такое! — возмущались близкие родственники, то есть отец с матерью. — Вот он, например, пригласил Миру к себе в номер, а она ему сразу сказала: «Нет, Андрей, лучше прогуляемся под пальмами по берегу».

 

То есть это был, получается, мимолетный курортный роман.

 

Хотя и это ведь, согласитесь, немало.

 

Вот они его теперь и называют «курортный Андреич».

 

А наш Андреич-оригинал — в Москве. В Москве наконец-то намело и еще метет. Я даю ему свою шапку, он крутит головой, на которую следует эту шапку надеть, и быстро и равнодушно говорит:

— Ту биг!

 

И мне так чудно это слышать. Ведь еще вчера он не говорил ничего не только такого, а и вообще ничего. А теперь с первого раза подхватывает сложнейшие слова. Сегодня сам сказал, кивнув на раскрашенную резиновую троицу на полу у дивана:

— Три по-ро-сен-ка!

 

Старательно пройдя весь этот лингвистический квест до конца именно по слогам.

Когда он просит меня включить мультики или дать ему пульт, я спрашиваю его:

— А где ты обычно смотришь мультики?

 

Спрашиваю-то я для смеха. А он отвечает:

— Окко!

 

А ведь и правда — Okko.

 

И так это стремительно происходит, что я даже не успеваю понять, что за прошлую неделю он повзрослел еще в три раза и что разговаривать с ним надо вообще безо всяких скидок и дисконтов, то есть уже не как с Дашей, например (шутка), а как с моим товарищем Олегом.

 

Вечером он сказал, мельком просматривая новости:

— Путин.

 

Нет, не я научил.

 

Правда!

 

______

 

Польза от того, что ты вдруг научился говорить, несомненная. Ну просто очевидная. Берешь конфету, протягиваешь отцу и говоришь ему:

— Папа, я только си!

 

— Ну хорошо, — пожимает плечами отец, — смотри сколько хочешь!

 

— Я си, я си! — с мольбой объясняешь ты, и ясно же, о чем речь: помоги развернуть-то ее, а то запакуют так, что концов не найдешь, и всюду вроде слишком гладко закрыто… Ничего, пройдет еще пара месяцев, и эти обертки будут летать по дому как фантики!..

 

Отец наконец решает сжалиться и разворачивает конфету.

 

— Я попробуй! — с той же искренней мольбой говоришь ты и, главное, веришь в то, что говоришь.

 

— Я попробуй! Я попробуй! — повторишь ты без запинки еще двенадцать раз подряд.

Да, способностью говорить движет голод.

 

— Попробуй, — опять пожимает плечами отец, и ты видишь: не верит.

 

Но сам-то ты веришь! И это — главное.

 

И облизываешь ее краешек, только облизываешь.

 

И еще. И снова.

 

Конфеты становится чуть меньше.

 

— Папа, я кусь! — переходишь ты к новому этапу своего развития.

 

К следующему витку спирали человеческой эволюции. И чуть-чуть прикусываешь конфету, не зная еще, что именно она, из подарка на катке на Красной площади, и называется божественным, как потом окажется, словом «Белочка».

 

И это еще одно слово, которое тебе предстоит освоить. Просто для удобства. Чтобы еще лучше устроиться в жизни.

 

— Я кусь, я кусь! — повторяешь ты, но только через несколько минут от конфеты остается половинка, ибо кусаешь ты каждый раз неуловимо мало; и то, кажется, половинка от этой половинки — на твоем перемазанном ею лице.

 

— Папа, я хэппи! — говоришь наконец ты, показываешь то, что осталось от конфеты, и отец уже больше не может сдерживать себя, а ты с удовлетворением видишь: да, и он тоже хэппи.

 

Да еще и побольше тебя.

 

______

Сидя в кроватке, Андреич говорит и показывает:

— Деда!

 

Он страшно кряхтит, вцепившись во что-то воображаемое, но осязаемое, и страдальчески выдыхает:

— Никак!

 

Потом снова начинает кряхтеть и выжимает из себя:

— Бабка!!!

 

Это «бабка» выходит особенно эффектно. Необыкновенно выстраданно.

 

— Никак! — сокрушенно качает головой Андреич.

 

Он дает понять, что бабка честно пыталась и что выложилась до конца, но просто не смогла.

 

— Дог! — кричит Андреич и кряхтит, кряхтит…

 

— Никак! — разводит руками.

 

Я понимаю: и у Жучки не получилось.

 

Как-то Андреич пропустил внучку, но я его понимаю: он не очень представляет себе, кто это такая. А значит — дальше.

 

— Киска! — надсаживается Андреич, тащит и тащит обеими руками, и я боюсь, что мальчик сейчас лопнет.

 

— Никак! — утирает мальчик, можно сказать, пот со лба.

 

Но вот наступает апофеоз.

 

— Маус! — пищит Андреич, и, о чудо: вижу, что поддалась!

 

И вот Андреич в полном изнеможении валится на дно кроватки и с великим облегчением мгновенно засыпает.

 

Дело сделано.

 

Нет, никто в мире еще с такой страстью не рассказывал сказку про репку. Никто еще вместе со всеми участниками истории так честно не проживал ее.

 

Да, первый раз в жизни он сам рассказал мне сказку. И как! Театр одного актера. Моноспектакль. На разрыв аорты.

 

Чуть не надорвался, папа, говорит весь его чрезвычайно удовлетворенный и во сне вид.

 

______

 

В комнате Андреич вдруг замечает необыкновенное.

 

— Комар!! — кричит он.

 

Тут много странного. Когда он в последний раз видел комара, то еще не умел говорить. Но все-таки знает, кто это тут такой.

 

Я уж не говорю про то, что в середине декабря летающий и назойливо жужжащий комар — это вроде как очень и очень странно. Хотя чему, если уж так говорить, удивляться? Нечему, уже больше нечему с каких-то пор. И не такое летает.

 

— О, да, москито! — по-своему формулирует Алеся и говорит Андреичу:

— Давай его прихлопнем.

 

И Андреич, выслушав ее, вдруг категорически с упреком качает головой и выбегает из комнаты, а через полминуты возвращается с полотенцем в руках.

 

Он не хочет убивать комара, вот что! Он хочет просто выгнать его.

 

Можно только гордиться таким мальчиком.

 

И они ведь выгоняют его. Не сразу, но получается. Открывают балконную дверь, машут полотенцем — и комар на свободе. Спасен!

 

Андреич счастлив. Да все счастливы.

 

Если, конечно, не думать о том, что вытолкали комара на мороз.

______

 

Я захожу в дом, и Андреич бросается не ко мне, а к Даше, но с криком:

— Мама, папа пришел!

 

Он хочет поделиться этой великой радостью, и по-человечески я его понимаю.
 

Я даже начинаю думать, что это, может, и правда событие и что стоит относиться к нему более серьезно, чем относятся, похоже, все остальные, то есть все, кроме Андреича, включая и меня. Да, надо переосмыслить.

 

«Мама, папа пришел!» — это ведь значит, что все в сборе, что лучше уже не будет, и не бывает, и не может быть. И что уютный мир Андреича полон и закрыт на золотой ключик, которым он на днях как раз научился пользоваться. Полон, и еще как.

 

А чего уж говорить о моем.

 

______

 

Мира передала Андреичу конфеты. Что ж, это событие, и не только для Андреича. Тем более что это не просто конфеты, а целые шоколадные медведи.

 

Андреич выслушал, от кого это, и с мольбой посмотрел на мать. Даша кивнула кровиночке, хотя не поощряет шоколадное: есть подозрения на аллергию. Щеки у Андреича точно краснеют.

 

Но: это от Миры и под Новый год. Да гори оно все огнем любви! Кушай, Андрюшенька! Ешь, сынок!

 

И он съел. Аккуратно откусил головы нескольким медведям, не тронув туловища.

 

Все теряются в догадках: отчего именно так? Что Андреич имел в виду? О чем хотел сказать?

 

Сам он молчит. Хорошо помнит, где они лежат, и если разговор заходит про медведей, бросает лишь в их сторону:

— Там конфетки.

 

Но зачем же он им всем так аккуратно откусил головы?

 

А я считаю: обезвредил.

 

______

 

Андре проснулся днем. Хорошо поспал. Ваня вынул его из кроватки, взял на руки и долго ходил по дому, о чем-то с ним разговаривал. А мальчик, сонный, приник к брату и благодарно слушал, слушал... Отвечал что-то коротко, но по существу... А потом вдруг показывает: в руке у него откуда ни возьмись — сушка.

 

Ваня с удивлением спрашивает:

— Ты где взял?!

 

Ведь и правда странно: не было сушки, ну не было. И неоткуда взяться.

 

А Андре и говорит:

— Фокус!

 

— А, фокус, — понимает Ваня. — Да, фокус. Из-за уха... Андрюша-фокусник достал из-за уха сушку.

 

Андре отчаянно кивает, чтобы ему все поверили. Конечно-конечно. Но вопрос-то остается: откуда сушка, парень? Ведь не было же ее, не было! И ходили они по дому долго, но нигде же не останавливались.

 

У Даши есть подозрение, что Андре заснул с сушкой в руке. И, когда проснулся, машинально забрал ее с собой, а потом, когда окончательно пришел в себя ото сна, и сам с изумлением обнаружил сушку у себя в руках, употребив в итоге запавшее ему в душу новое слово, про которое читал или слышал, и прямо по назначению. Ну в точку же!

 

Но доказательств никаких нет. Одни предположения. Потому что фокус.

 

Вечером Даша и Ваня купают Андре. Это ведь большая, как известно, церемония со многими неизвестными. А поговорить?.. Да много чего… В частности, всякий раз неизвестно, как намылить мальчику голову. Не хочет он быть с намыленной головой.

 

И тут Ване приходит в голову идея:

— А давай я тебе фокус покажу!

 

Андре с надеждой смотрит на брата и благодарно кивает: «Конечно, давай!» И Ваня спокойно намыливает ему голову и говорит:

— О, смотри, у тебя теперь мыльная голова!

 

И мальчик разочарованно смотрит на него, потом на маму… Какой же это фокус? Да что же вы? Так нечестно.

 

И он качает пальцем и говорит без улыбки:

— Это не фокус.

 

Расстроился и я, когда приехал домой уже совсем ночью.

 

Да что же вы? Убили надежду мальчика. На фокус.

 

На чудо.

 

______

 

Вот же не было забот… Даша заметила какое-то пятнышко на зубе у Андреича и обеспокоилась. Решила фундаментально почистить зубы с ним для начала. И вспомнила кстати про зубную нить. О, есть же зубная нить в доме!

 

И ведь почистили. Андреич сначала, конечно, сопротивлялся, а потом примолк. И пятнышко стерли, вот что важно.

 

Но только на следующее утро Андреич, проснувшись, полез в комод и отыскал там нитки. Слава Богу, иголок не было. Но нитки были, и разные. Андреич выбрал красные и принес Даше: вот эти. Давай, мам, начинай.

 

Даша, конечно, растрогалась: ах, какой мальчик! Все придумал!

 

Принесла настоящую зубную нить, показала ему, как пользоваться. Но только он предпочитает, чтобы действовала мать. Что ж, она действует.

 

В общем, каждый день теперь начинается с тщательной, а не с дежурной процедуры с зубной нитью.

 

Чистюли — они такие.

 

И всем бы вам так.

 

______

 

И вот я уезжаю в командировку и подхожу к Андреичу, чтобы попрощаться. Но он мельком смотрит на меня, отворачивается и что-то там у себя в вещичках начинает лихорадочно искать. Я пытаюсь повернуть его к себе, а он ведь вырывается даже.

 

Ну я пожимаю плечами: рано или поздно должен был настать и этот момент. Жаль, что так рано. Не думал. Ну ладно, пройдем и через это.

 

И я, признаться, немного расстроенный, иду к выходу.

 

И тут меня догоняет истошный вопль:

— Па-а-апа!!!

 

Я оборачиваюсь и вижу, что Андреич несется ко мне со всех ног, а в вытянутой руке — чашка. Маленькая пластмассовая чашечка из его любимого кухонного набора. Ее-то он сразу и начал искать, отворачиваясь от меня.

 

— Папа! — кричит, мальчик, догнав меня. — Кофе!

 

И протягивает чашку.

 

Да ну!.. Как говорится, до слез.

 

Ведь он сам кофе-то не пьет. Но знает, видимо, что кофе существует и что его пью я. Тем более перед дорогой.

 

Это решение думающего обо мне человека. Решение Андреича.

 

Я подношу чашку к губам и долго с удовольствием пью.

 

— Спасибо! — от души говорю.

 

Боже, как же он доволен! Андреич смеется, он просто счастлив.

 

Хорошо пошутили.

 

Да и не то чтобы пошутили.

 

Просто выпили кофе.

 

______

 

В гости к Андреичу приехала тетя Аня. А у него не забалуешь. Это и бабушка с дедушкой, которые сейчас с мальчиком, понимают.

 

И вот тетя Аня идет мимо него с потертыми джинсами в руках.

 

— Это что? — хмуро спрашивает Андреич, останавливая.

 

А тети Ани не было тут дня три, и она многое пропустила, да чуть не все. А каждый день сейчас идет, я считаю, за месяц. Так, она не знает, что мальчик теперь, что бы ни увидел, про все сразу спрашивает:

— Это что?

 

И она думает, что он так требовательно интересуется, так как ему не нравится, что мимо него ходят с чем-то там потертым в руках.

 

А в принципе и это тоже, да.

 

И вот она ему торопливо и машинально так отвечает:

— А, это стирать.

 

Он кивает и говорит:

— Я покажу.

 

И ведет ее за собой. Куда? Конечно, к стиральной машине. Открывает ее, забирает у тети Ани джинсы (спокойно, еще одни на ней), кидает в чрево машинки, закрывает и объявляет:

— Стирка!

 

И тетя Аня, которой не было, повторяю, всего-то три дня, признается потом, что не понимает, куда попала (тогда, в той, прошлой жизни, три дня назад, все ведь было по-другому).

 

Вернее, куда он попал.

 

А я знаю: в барабан.

 

______

 

В первый день, а точнее, вечер нового года мы поехали на каток. Я, Даша, Маша, Ваня и Андрей Андреич, который больше всех просился.

 

Весь день Андреич бесился. В хорошем, даже прекрасном смысле слова. До изнеможения. То есть до полного изнеможения всех, кто его окружал в этот день.

 

Сам-то он как ни в чем не бывало продолжал прыгать, бегать, качаться, висеть, падать, вставать и бегать, бегать, бегать…

 

Иногда его удавалось остановить, а вернее, приостановить. Мне приходило в голову, когда он пробегал мимо, вовремя раскинуть руки и потребовать произнести магический пароль. Ему, в свою очередь, в ряде случаев удавалось притормозить и успеть протараторить заветное:

— Мами, мами, мами!.. Папи, папи, папи!..

 

«Папи» как часть пароля появилось уже после отпуска на море (см. август прошлого года), и как-то само собой: где мами, там по идее и папи…

 

На любое предложение прийти в себя Андреич отвечал, разумеется, категорическим отказом, а на самом деле даже не понимал его.

 

А когда он чего-то не понимает, то говорит теперь:

— Я должен подумать.

 

И затем, судя по выражению его лица, думает. Да, если спросить его: «Ну так что?!», он так и говорит:

— Думаю…

 

В общем, день был забит заботами, тем более что постпредновогодними салатами никто не пренебрегал. Это вообще была, ясное дело, главная забота.

 

И вот вечером решено было наконец съездить на каток. Идея-то вроде безумная — после всего съеденного и выпитого, а на самом деле, может, единственно верная.

 

Больше всех обрадовался Андреич. Почти что сам оделся и выскочил к машине.

 

А вот в машине неожиданно для себя свалился. Не зря бесился-то весь день. Андреич был обречен. Он просидел с нами примерно полминуты — и вот уже беспробудно спал, не было его с нами теперь, дрых мальчик. И когда приехали на каток — тоже.

 

И даже пришлось Даше сидеть в машине (сама, бедняжка, вызвалась), пока он спал, а мы катались. (Что ж, и каток был хорош, и мы тоже, так что пролетело два часа.) И туда-обратно — еще час.

 

Так что все путешествие заняло часа три.

 

И как только мы подъехали к дому и остановились, Андреич открыл глаза и таким голосом, словно не спал и вовсе никогда в жизни, спросил с тревогой:

— А где каток?

 

______

 

Вечером я говорю мальчику:

— Андре, уезжаю, все, пока…

 

А он в это время купается. Стоит голый под душем.

 

То есть я нашел время.

 

Тут Андреич прижимается носом к стеклу душевой кабины и без душераздирающего стона просто переспрашивает с некоторым усилием:

— Ко-ман-ди-ров-ка?..

 

Он выговорил пока самое длинное слово в своей жизни. И считай что безукоризненно.

И откуда-то знает, запомнил.

 

— Да, — говорю, — получается, что так.

 

Тут он вдруг засобирался из душа. Я уж не стал его мучить и вышел, а потом жалел. Надо было дождаться его.

 

Может, ему нужней было, чем мне даже. Обняться, что ли.

 

Но, думаю, все же и не надо было. Я правильно, может, поступил. Ведь еще с мамой такая же процедура предстояла (она же со мной летит в эту так называемую ко-ман-ди-ров-ку).

 

И там, на церемонии проводов, я знаю, будет все. Сначала: «Ну все, сыночек, расстаемся мы с тобой, но ведь не навсегда же!..» Потом, когда он от страха, увидев скорбное лицо матери, конечно, заплачет, она бросится успокаивать его, испытывая светлую, но скорбную печаль: «Не плачь, ну не плачь, родненький, я скоро приеду!.. Ну пожалуйста, не плачь!..» И слезы у обоих будут литься ручьем, и кто сказал, что это плохо?! Плачьте, плачьте, и вам всем будет легче.

 

А я уже утром, уезжая в аэропорт (прощались-то, думая, что утром Андреич еще будет спать), увижу, что мальчик проснулся раньше времени и уже бегает по дому мимо меня, и спрошу его машинально, куда он пошел.

 

И услышу в ответ:

— Куда пошел?.. Куда пошел… Я думаю…

 

И медленно пойдет Андреич дальше.

 

Пойдет думать о том, куда он идет.

 

Начнет отвечать себе на вечные вопросы.

 

Когда-то же надо начинать.

 

______

 

Засыпает Андреич теперь преимущественно с тетей Аней. Процесс не быстрый, ибо, пока она расскажет ему, как обычно, про весь свой день, может и ночь пройти.

 

Но — чу! — за окном какой-то стук.

 

— Я думаю, — шепотом говорит Андреич, — это баба.

 

Тетя Аня ничего не отрицает. Ведь это может быть и баба.

 

Ей не терпится про день досказать, ведь в нем было такое, о чем больше никому, кроме Андреича, и не расскажешь.

 

Есть, правда, нюанс. Теперь Андреич Заговоривший может сгоряча и поделиться с кем-нибудь ценной информацией. А не как раньше, когда у него был рот на замке.

 

Но тут снова раздается стук.

 

— Это деда, — у Андреича новая версия.

 

Деда и правда мог выйти прогуляться и обо что-то постучать. Например, елки мог освободить от лишнего снежного груза. Но все же вряд ли. Ведь темень-то вокруг какая.

 

Тут стук раздается снова. Тетя Аня, тревожная уж по крайней мере не меньше, чем сестра ее Даша, предполагает, конечно, что-то худшее: типа того, что за всеми ними кто-то наконец пришел и стучится все настойчивей… Но тетя Аня мужественно старается виду не подать перед мальчиком, однако и скрывать уж совсем ничего не может.

 

— Это Ваня! — успокаивает ее Андреич. — Он дом строит.

 

А тетю Аню такая версия устраивает, между прочим. За сочельник к Рождеству и срубит. Это светлая, жизнеутверждающая версия.

 

Все-таки не волк.

 

______

 

Тетя Аня измучилась: не хочет Андрей Андреич спать днем и не скрывает этого. Наоборот, всячески подчеркивает.

 

И вот сил уже никаких нет, и с легких губ тети Ани сорвалось:

— Андрюша, это уже ни в какие ворота не лезет!

 

— Ни в какие ворота не лезет… — задумчиво повторил Андреич.

 

И видимо, представил себе такие ворота, в которые вообще уже ничего не лезет. И что же это за ворота-то такие?

 

На него произвела впечатление метафора.

 

И он начал ее энергично применять.

 

— Андрюша, давай есть кашу! — предлагает ему бабушка.

 

— Это ни в какие ворота не лезет! — с недоумением говорит Андрей.

 

То есть предложение просто, надо полагать, абсурдное. И ведь не поспоришь, просто потому что все просто лежат от смеха и не в состоянии спорить.

 

— Андрюша, — говорят ему, — пора купаться!

 

— Это ни в какие ворота не лезет! — предсказуемо отвечает Андреич.

 

— Но ведь пора!

 

— Ни в какие ворота… — качает он головой.

 

Тетя Аня, сама не желая того, дала ему в руки, кажется, слишком серьезное оружие. Да просто летальное какое-то.

 

И главное, не поймешь, шутит он или нет.

 

Ведь на самом-то деле и кашу ест потом, и купается с удовольствием.

 

Да, видимо, шутит.

 

— Пойдешь на горшок?

 

— Это ни в какие ворота не лезет! — кричит Андреич.

 

И похоже, так и есть.

 

А тем более в горшок.

 

______

 

Андреичу опрометчиво показали китайский цирк: переплетенные, перекрученные в тугие, немыслимые узлы тела гимнастов и гимнасток.

 

Андреич трепетал. Ложку с йогуртом он пронес мимо рта. Глаза его расширились от ужаса.

— Нана, — только и повторял Андреич без конца, — это что такое?! Это кто?!

 

Тетя Аня пыталась ему объяснить, успокоить его, привести в чувство, безмерно жалея на ходу, что решила было порадовать Андреича.

 

Но на самом деле ему не нужны были объяснения. Он смотрел и смотрел, пытаясь вникнуть, что тут где.

 

И вот вник.

 

— Это не люди, — выдохнул он наконец.

 

И ведь был прав.

 

______

 

Какой стих расскажет бабушка внуку? Ну конечно, «идет бычок, качается, вздыхает на ходу…». И это же хорошо. Ведь могла бы и Бродского зачитать…

 

Но все хорошо, что хорошо кончается. Не для бычка, конечно, стих про которого читала бабушка Андреичу. Первый раз, кстати. Пользуясь, видимо, нашим с Дарией отсутствием. А то, может, я не знаю, стеснялась. Зря, кстати. Я бы понял. Ведь я-то знаю его как никто. Как моя мама.

 

И впереди еще сказка про Серую Шейку… Я сам расскажу эту нехитрую сказку Андреичу. Я слушал ее и учился страдать. После этой сказки, сейчас так кажется, мне самому захотелось написать сказку. Я так хорошо помню, где и когда я ее слышал от мамы. И слышал я ее сотни раз. И помню, как скрипел диван, на котором я лежал, когда она подсаживалась, чтобы рассказать ее.

 

Да ведь со всеми такое, надеюсь, было. Сказки, может, разные были. А может, и эта.

Так вот, про бычка.

 

На словах «вздыхает на ходу» Андреич необыкновенно оживляется и спрашивает:

— Хода — это что? Покажи ходу!

 

И бабушка-то молчит.

 

А вот у меня такого вопроса не возникало.

 

Не копал я так глубоко.

 

______

 

Андреич играет с Ваней и достает из-под дивана длинную пластиковую деталь от большого автобуса.

 

Он задумчиво смотрит на нее и говорит с некоторым сомнением, но и с надеждой:

— Я думаю, мама фикс.

 

У него вообще сверхъестественная вера в то, что мама все фикс. Потому что у нее и правда такая склонность: чинить все подряд. Горит у человека в руках все просто. Радость-то какая.

 

— Что починит? — переспрашивает Ваня. — Тут и чинить нечего!

 

— А вот что! — разъясняет Андреич и ломает деталь ровно пополам.

 

А так-то да, нечего было чинить.

 

______

 

У Андреича есть старший товарищ, которого зовут дядя Миша. Дядя Миша — с бородой. Других таких товарищей у Андреича, а также у его папы нет.

 

И когда мальчик видит по телевизору какого-нибудь бородатого дядьку, он кричит:

— Дядя Миша!

 

Радость узнавания. Просто любого бородатого человека зовут дядя Миша.

 

— Дядя Ми-и-ша! — пытается окликнуть его Андреич.

 

И тот только что не оборачивается.

 

______

 

Андреич сидит со всеми за столом и ждет, пока остынет его суп. Это особая процедура, требующая сосредоточенности и терпения. Он ни за что не будет есть горячий суп и дождется того его состояния, которое он сочтет приемлемым. И вот он ждет, изредка макая ложку в суп и осторожно облизывая ее.

 

Тем временем баба предлагает своему деду:

— Будешь торт есть?

 

— Я после блинов ничего не буду, — уверенно говорит дед. — Я и блины-то не хотел, но вы убедили, спасибо вам.

 

— Деда Коля, надо кушать, — поучительно замечает Андреич, который, казалось, поглощен созерцанием своего супа и мультика про Вспыша.

 

Так вам, взрослым, возвращается все ваше сполна.

 

Полными ложками.

 

______

 

Мальчик что-то кушал не спеша. Что же это было?.. Да, кусочки курицы в сметанном, кажется, соусе. Точно, да. Выглядело вкусно и питательно, и я, сидевший рядом, попросил, как время от времени делаю, чтобы проверить его, небольшой кусочек. Чего такого-то?

 

Андреич внимательно осмотрел свою тарелку, выбрал самый маленький кусочек и старательно, изваляв сразу все пальцы в соусе, отщипнул от него и протянул мне крошечную частичку. Такую можно было бы от живой курицы отщипнуть — и она бы не заметила, не вздрогнула бы.

 

Андреича сразу все за столом стали стыдить.

 

— Ой, как постарался! — воскликнула бабушка.

 

— Andru-u-u-usha! — с осуждающим лондонским акцентом покачала головой его няня Алеся.

 

— Мог бы папе и побольше еды дать! — засмеялась его старшая сестра Маша (забыв, видимо, себя-то в этом возрасте).

 

В общем, все раскритиковали мальчика.

 

И я тоже укоризненно промолчал.

 

Андреич слушал это, крутил головой, и видно было, что переживал.

 

Потом попытался дальше смотреть «Вспыша», глядя поверх наших голов, но не смог. Не о том думал.

 

Наконец повернулся ко мне и тихо, но очень внятно сказал:

— Ты же просил небольшой.

 

Я кивнул.

 

Он не выкручивался.

 

Он даже страдал и хотел объясниться.

 

В глазах я увидел боль. Может, ее и не было. Но я разглядел.

 

Он рассчитывал на понимание.

 

Я понял.

 

______

 

Ваня решил поиграть с мальчиком. Он задавал ему всякие коварные вопросы, но Андреич неохотно, вяло реагировал.

 

Тогда Иван решил перейти от слов к делу. То есть берет, например, телефон, кладет на подлокотник дивана, сам садится подальше и говорит мальчику:

— Ой, спина болит, принеси, пожалуйста, телефон!

 

И показывает на телефон.

 

Эта добрая, безотказная душа, к тому же еще с особым отношением к Ване, бежит со всех ног к телефону и торжественно тащит его старшему брату на вытянутых руках. Такое даже мне не снилось, или, вернее, не полагается.

 

И пока доверчивый Андреич возвращается (спиной к брату) к месту основных занятий этого дня, то есть к ковру с машинками, телефон оказывается опять, черт возьми, на подлокотнике дивана. А Иван, охая, просит принести его. И тогда Андреич, снова весь такой безотказный, со всех ног, но все-таки бережно несет телефон по основному адресу с учетом своих, может быть, даже нежных чувств к брату.

 

И только он отходит от дивана… В общем, история повторяется. И не лень, думаю я, Ивану?.. И не жестоко ли это?.. Или все-таки просто игра?

 

И вдруг, по-моему, уже на четвертый раз, Андреич, который опять обнаружил телефон на несчастном подлокотнике, подходит к Ване и по-человечески просит его:

— Не клади сюда, плиз!

 

То есть мальчик с самого начала распознал всю эту незамысловатую игру и решил ее наконец прекратить.

 

Он просто не мог отказать Ване. Надо так надо, я принесу. Хочешь поиграть — поиграем. Вел себя по-честному и, я считаю, благородно.

 

Но в какой-то момент просто изнемог.

 

И потом придумал, как остановить это.

 

Так и обратился напрямую.

 

По-братски.

 

______

 

И вот Андреич за столом вместе с другими людьми. Это близкие ему люди. И все желают мальчику только добра.

 

И спрашивает его Даша:

— Расскажи нам что-нибудь… Как тебя зовут?

 

Решила то есть с этого начать.

 

— Колёсников, — мгновенно реагирует мальчик.

 

— А папу?

 

— Колёсников, — повторяет он уже с вызовом.

 

А потому что ему, видимо, скучно повторять, что он Андреич Колесников. И что папа его — тоже Колесников. Вот он и веселит сам себя.

 

— Хорошо. А маму твою как зовут? — терзает его Даша.

 

Мальчик изо всех сил, которые в его случае до последнего являются не последними, молчит и, значит, мгновенно добивается своего.

 

— Нет, ну как меня зовут? Я же мать! — нервничает мать.

 

Она тут купала его. И я, признаться, застыл в какой-то момент, ибо при всем уважении ко всем не видел более идиллической картины, чем эта мать, живописно сидящая на полу у ванны и поливающая из крынки намыленную голову своему сыну со словами «успел?», имея в виду его зажмуренные глаза и зажатый ручонкой нос. И его отчаянный, счастливый молчаливый кивок. Нет в мире другой такой картины, мать твою.

 

Между тем Андреичу сразу становится очень интересно:

— Мать — это что?

 

А это уж вопрос недели и, видимо, года. «Это что?» Я знаю: до такого бесчеловечного вопроса не додумалась еще, слава Богу, никакая карательная психиатрия. Он карает им нас две тысячи раз в день.

 

И прежде, чем услышать ответ, мальчик внезапно от души чихает.

 

А это уж тут же вызывает цепную реакцию окружающих:

— Будь здоров, Андрюша!.. Андрюша, будь здоров!..

 

Андреич успевает ответить Ване («Спасибо, Ваня!»), а потом еще принимает дальнейшие голосовые сообщения от всех без исключения, а это, будьте здоровы, шесть человек, и тут задумывается, что делать, как реагировать на этот хор. И ведь находит.

 

— Спасибо всем! — громко говорит Андреич.

 

И даже, мне кажется, раскланивается.

 

______

 

Пора было завтракать, но Андрей, конечно, не спешил.

 

— Ты будешь кашу есть? — культурно интересовался я.

 

— Нот нау, — предсказуемо отвечал мальчик.

 

— Но каша ждать не будет, — предупреждала Даша.

 

— Будет, — уверял Андрей.

 

— Играть после завтрака будешь, — пыталась повлиять на человека Даша. — Давай-давай-давай!

 

— Не давай — не давай — не давай! — сопротивлялся Андреич, надо отдать ему должное, как лев, хотя понимал, что сила не на его стороне и что по большому счету он всякий раз обречен. Обречен есть эту кашу, хотя, по мне,  — так и черт бы с ней, ел бы что-нибудь повкуснее, хоть макароны с мясом, что ли, пусть и по утрам тоже. Да хоть бы даже конфеты. Но нет, ребенку надо есть кашу. (Допустим, за грехи свои, и это было бы понятно и объяснимо, но ведь безгрешен птенец!)

 

Он как раз накануне, кстати, распотрошил очередной новогодний подарок, до которого дошла очередь. Раскрыл обертки восьми конфет, а когда Даша спросила его, зачем он так поступает с красивыми конфетами, сказал, что чистит их. Но по крайней мере не съел все восемь. Он разборчив в этом, как и я. «Белочка» — да, «Ласточка» — нет. «Красная шапочка» — да, «Ромашки» — нет. И так далее. Мы такие. «Вдохновение» — да, «Желейные» — нет. (Не могу остановиться.)

 

Тем же утром он нашел вдруг Ванин айпад. Ваня уехал и забыл айпад. А они много занимались с Андреем накануне, писали на айпаде важнейшие слова: «мама», «папа», «Ваня», «Нана», «Маша», «баба», «деда»…

 

И вот Андрей видит беспризорный айпад на полу, понимает, что Вани-то нет, хватает айпад и кричит в страшной тревоге:

— Держу! Держу!

 

Я его насилу успокоил. Правда, айпад он мне не отдал.

 

Я говорю:

— Давай позвоним Ване.

 

Позвонили, а Ваня-то не отвечает.

 

Тогда я говорю:

— А давай запишем Ване звуковое письмо!

 

Это прямо с восторгом и великим интересом. Записали в нескольких вариантах:

— Ты забыл айпад!

 

— Ваня, айпад забыл!

 

— Ваня! Ты! Забыл!! Айпад!!!

 

Последний вариант, на котором мальчик, по-моему, сорвал голос, был признан безукоризненным и отправлен Ване.

 

Пришел ответ:

— Андрюша, можешь с ним играть, только ты его не разблокируешь, пока я не приеду. Но я все равно скоро приеду, и мы будем там вместе рисовать.

 

— Хорошо!!! — тут же проорал Андрей в телефон, так что я, конечно, даже не успел записать.

 

И, пока Ваня ехал, мальчик мучил меня другим вопросом:

— А Дед Мороз когда будет?

 

И вот тут уж я только вздыхал да руками разводил.

 

Сам ведь, как уйдет, сразу ждать начинаю.

 

______

 

Перед сном Андреич три дня пугал Дашу одним вопросом:

— Где Макс?

 

И Андреич с подозрением оглядывался по сторонам. И внимательно глядел в черное окно, туда, где уже несколько дней в январе нет снега, и оттого там все еще темнее темного.

А что еще нужно тревожной матери, чтобы навсегда потерять покой и сон? Да вот это и нужно.

 

— Андрюша, кто это? — со стоном спрашивала Даша сына.

 

— Макс! Где Макс? — не понимал Андреич.

 

— Кто такой Макс?! — молила Даша.

 

— Да, кто такой Макс? — бессознательно переспрашивал мальчик. — Макс! Бэд!

 

Даша у всех спрашивала, не знаем ли мы, кем бредит ребенок.

 

Я знал одного… Мэд Макс… Бэд Макс… Но нет, Андреич не мог смотреть этот фильм. Нет, не тот.

 

— Ну скажи, — выпытывала Даша у Андреича, — что за Макс?!

 

— Где Макс? — беспощадно отвечал он ей вопросом на вопрос.

 

— Не знаю я!.. — изводилась Даша.

 

Ей было так страшно. Ее пугала неопределенность. Она боялась Макса.

 

— Макс! Макс! — начинал вдруг звать в темноте уснувший было Андреич.

 

Даша была на исходе.

 

Бабушка и дедушка ничем не могли помочь. Маша тоже не знала, кто Макс и, главное, где.

И тут Даша спросила у тети Ани, не знает ли она Макса. А у тети Ани много знакомых молодых людей, и среди них, подумал я, наверняка есть Макс и, может быть, даже не один.

 

И ведь точно!

 

— Знаю! — воскликнула тетя Аня. — Вспомнила!

 

Я не удивился. Могла и не вспомнить. Какой-то Макс…

 

В общем, это было между ней и Андреичем. Еще неделю назад Андреич и тетя Аня наткнулись на мультик про динозавров и посмотрели его один раз. И там парень по имени Макс воровал яйца у динозавров. И его никак не могли поймать. Но в конце концов поймали. Загадка, что с ним было потом.

 

Вот оно что. Тайна Макса была раскрыта. С Андреичем поговорили про Макса.

 

Короче, он больше не будет.

 

Ни Макс, ни Андреич.

 

______

 

Учил я Андреича играть в прятки. И ведь научил. Но этой доброй душе есть еще к чему стремиться.

 

— Давай, — говорю, — становись к стенке.

 

И он покорно встает, но спиной.

 

— А так, — говорю, — ты все будешь видеть.

 

— Да! — подтверждает он, да с такой готовностью, что затылок стукается о стенку.

 

— Ты не должен ничего видеть! — расстраиваю я его. — Лицом к стене! Иначе это не прятки.

 

Андреич мгновенно соглашается, ибо рациональные аргументы всегда действуют на него безукоризненно, и начинает считать:

— Один, два, три, четыре…

 

Умеет дойти до десяти.

 

И поразительно быстро находит меня в темной комнате, тем более что я там есть. Для этого достаточно включить свет, а это он и делает.

 

Теперь моя очередь считать. Я тоже не медлю.

 

— Я иду искать! — сообщаю. — Что-то нигде нет Андрея! Может, на кухне?.. И на кухне нет… Неужели на улицу выскочил?.. Но там же холодно!

 

Я изо всех сил держу интригу, тем более что и правда не могу понять, где спрятался Андреич.

 

— За шкафом?.. Нет за шкафом... Где же ты?..

 

— Я под диваном! — раздается вопль моего сына.

 

Он был больше не в силах скрывать свое местонахождение.

 

И прямо ответил на поставленный вопрос.

 

Люблю честность.   


Колонка опубликована в журнале  "Русский пионер" №125. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".